[NIC]Caleb Marshall[/NIC] 
[AVA]https://i.imgur.com/ybocVYW.png[/AVA]
[SGN][align=center][img]https://i.imgur.com/5rw2sE7.gif[/img] [img]https://i.imgur.com/qveQz4F.gif[/img][/align][/SGN]

Не перестану удивляться неиссякаемому оптимизму Рейн. Расслышав от Тадео, что ещё не всё потеряно и ситуацию можно легко исправить, она быстро вытерла ладонями мокрые от слез глаза, всучила мне в объятия пса и ринулась на помощь к португальцу, причём с большим рвением и энтузиазмом в заднице, чем Чип, Дейл и остальные члены команды из детского мультика. В мире нет второй девушки, похожей на Рейн Маккензи. Я и в её существовании сомневался, потому что верить в настолько добрых, искренних и бескорыстных личностей — казалось глупым занятием. Подобные экземпляры водятся разве что в детских сказках, ну или худой конец в голливудских фильмах, а потом я знакомлюсь с ней и что? Склеенный мною еще ребенком пазл мира начинает рассыпаться. Кусок за кусочком, чем ближе узнаю её, проникаюсь и смотрю на окружающее дерьмо вокруг под углом Рейн, приходя по итогу с ней к размышлениям, что всё не такое уж и дерьмо. С первой нашей встречи дочь Вероники не сильно изменилась, из-за пережитого отбросила наивность и научилась стоять за себя, а в остальном она та же Рейн. Но вот я... Даже Тадео отметил перемены во мне, честно признавшись, что я стал более открытым и приятным в общении. Не знаю, хорошо это или плохо. Окружающие люди пока не пользуются моим расположением, сам дискомфорта не ощущаю, может и не плохие перемены для меня.
— Дайте нам ещё пять минут, — жестикулирую рукой вошедшей в комнату девушке, проговаривая фразу как можно тише, чтобы Рейн не расслышала и не запаниковала. Идёт у них всё отлично, да и по оптимизму Тадео прекрасный компаньон для Рейн. Это я бы махнул рукой в сторону испорченного торта и выдал фразу "умерло — так умерло. Реанимировать поздно. В другой раз получится", но не два оптимиста-кулинара. Пока я с Тампером на руках "вальсирую" вокруг стола, они колдуют над вторым тортом, изредка поднимая нервные взгляды на особу, которая раздражает нас всех обратным отсчетом и напоминанием, что время на исходе. Понял уже. Скройся. 
Когда остаются последние детали, Рейн прогоняет Тадео проверить микрофон и самостоятельно доводит декорирование торта до конца. Всё идёт хорошо, ситуация спасена, однако с выходом друга к судьям на сцену, нервозность Рейн только возрастает.
— Вы отлично справились, не волнуйся, — чтобы отвлечь, делаю шаг ближе к брюнетке и даю Тамперу облизать её лицо и шею, не отходя на прежнее место, пока она не улыбается мне, погладив своего пса за ухом. Судьи, как полагается им вести себя на шоу, специально тянут время: сперва неторопливо оценивают торт на внешний вид, следом смакуют вкус и смеются с рассказа друга, почему представил столь скромный кулинарный шедевр. Слова Тадео находят отклик у публики, жюри тоже улыбаются, оценив честность и уверенность повара, пока мы с Рейн переглядываемся, говорящими взглядами спрашиваю друг у друга "когда они закончат трепаться и перейдут к оценкам?".
В студии повисает театральная пауза. Все уставились на экран позади Тадео, но не сам повар. Португалец стоит спокойно и не шевелится, чего нельзя сказать о брюнетке рядом со мной, которая уже извелась за всех присутствующих здесь.
— Не волнуйся, — накрываю ладонь Рейн своей, устав смотреть, как она со скоростью света крутит на пальце кольцо, и с оглашением оценок улыбаюсь Тадею, встретившись с ним взглядом. Друг не смотрит, какое место занял в таблице среди конкурентов и каковы его шансы победить, прощается с жури и возвращается к нам. С его рассказа лишь убеждаюсь, что оценил поведение на сцене без ошибки. Целью являлась не победа, а участие.
— Можно тебя поздравить с новым партнером? — ответ и не требуется, по довольному лицу португальца все становится понятно. Кто счастлив больше  — Рейн или друг, сказать сложно. В глазах брюнетки я вижу неподдельную радость за Тадео, которую в эмоциональном порыве она вымещает в объятиях, одновременно притягивая меня и португальца к себе. Никогда не видел, чтобы кто-то радовался чужому успеху так, как делает это она. Более того — не думал, что мне когда-нибудь понравится разделить радость, пусть и с близким окружением, в... объятиях. Покосившись в мою сторону, Тадео изгибает в вопросе бровь, на что беззлобно закатываю глаза. Отвали от меня. Мир не перевернулся, я не люблю объятия, отпираться не стану  — прижат к стенке в данную минуту, но... другой реакции на её порыв не видел. Просто это Рейн. Она нравится мне, логично, что мне нравятся и тактильные контакты с ней. Всё.
Разорвав тактильный контакт, брюнетка с улыбкой отходит на шаг, Тадео тоже, один я стою на месте, переживая запоздалое оцепенение организма на объятия. Впервые в какой я жопе понял мозг, а не тело. Что странно, обычно наоборот было. Прочистив горло, трясу головой, будто хочу прогнать нахер мысли анализа и переключаюсь на голос Тадео, внимательно слушая, о чем говорит нам.
— Нет, нет, не нужно меня провожать. На самом деле незачем вам меня ждать, я буду занят переговорами, а потом сразу же сяду на самолет.
— Ты уверен?
— Ты уверен? — переглянувшись с Рейн из-за синхронности наших мыслей, слабо улыбаюсь ей и прищуриваю глаза, обдумывая предложение друга. Ладно. Как скажешь. Наблюдая за прощанием португальца с Рейн, вновь не могу сдержать улыбки. Она ему понравилась. Хотя с ней по-другому и не могло быть.
— Позвони, как долетишь, хорошо? — передав дочери Веронике её пса, подхожу к другу, чтобы пожать на прощание руку, но Барнаш притягивает меня к себе для прощальных объятий, похоже пребывая на волне Рейн.
— Скажи ей о своих чувствах,— едва слышно проговаривает Тадео, похлопав меня по спине.
— Скажу, — процеживаю сквозь зубы в ответ также шепотом, когда друг разрывает тактильный контакт и перед своим уходом ещё раз проговаривает Рейн, что был рад знакомству; мне он "дарит" жест глаза в глаза, дескать — я позже позвоню и проверю, сказал ей о чувствах, или нет. Бесит. Из-за поведения Тадео чувствую себя неловко теперь. Понимаю, что неловкость может быть заметна внешне, потому на выходе первое, что делаю — надеваю солнечные очки, спрятав за тёмными стеклами от Рейн глаза.
До машины добираемся неспешным шагом, я молчу, Рейн тоже, но по её эмоциям на лице догадываюсь, о чём раздумывает.
— Не переживай за него, всё в порядке, — остановившись возле машины, открываю перед Рейн дверцу со стороны пассажирского сиденья, рассмеявшись с вопроса. Забавная. Знакомы мы не первый день, мысли читать мне не нужно, хватает мимики, жестов и интонации, чтобы понять, о чем думает, чувствует и чего не говорит. Очки на глаза не просто так нацепил. Я читаю легко её, а она — меня. Причем не по себе порой, когда по одному взгляду в мои глаза Рейн может понять, какие мысли гоняю в голове, даже папаша так не умел.
Закрыв за девушкой дверь, обхожу энергичным шагом тачку и сажусь за руль, плавно выезжая с парковки. Ситуация на дорогах к этому времени — песня: ни пробок из вереницы машин, ни палящего солнца в глаза. Город только просыпает и оживает, когда мы находимся в двух километрах от пункта назначения. Через минут пять вдали различаю крышу знакомого дома и сбавляю скорость, припарковав автомобиль в метрах десяти от входа.
— Приехали, выпрыгивай, — заглушив двигатель, с ключами выхожу из салона, хлопаю дверцей, открываю багажник, придвигаю наши покупки и замираю на месте. Не понял.
Развернув банки с краской, поочередно перевожу хмурый взгляд то на один артикул, то на другой, сосредоточенно сверяя цифры с наклеек. Не показалось. Артикулы не сходятся. Почему не сходятся. Я взял два разных оттенка? Твою...
— Рейн, я перепутал оттенки и взял два разных ведра с краской. Пока нет пробок на дорогах, ещё можем съездить и докупить верный цвет. Ожидаю от неё любой реакции, но никак не предложения оставить всё как есть. В смысле — так даже лучше? Что тут может быть лучше? Скептически выгнув бровь, слушаю пояснение дочери Вероники, сперва подумав, что шутит надо мной. Шутит же? Смешать два цвета и посмотреть, что выйдет? Блять. Она серьезно предлагает никуда не ехать, не докупать и оставить все как есть. Пораженный её предложением, растерянно вытаскиваю пакеты из багажника, про себя радуясь, что глаза скрыты за тёмными очками и она не видит по ним мой тупой взгляд и сложный мыслительный процесс. Умеет Рейн ставить меня в тупик. Без преувеличений. Я ожидал чего угодно, но никак не веселого смеха и забавного предложения поэкспериментировать со смешиванием оттенков. Насколько же она другая на фоне других девушек. Я привык к мозгоебле, легко реагирую на поведение "я девушка, сам накосячил — сам решай проблему и ищи варианты", даже, блять, истерики меня не так выбивали из колеи и шаблона поведения, как её простое "давай оставим все как есть".  И что на это говорить?
— Хм... Эм... — что говорить на такое, блять? Не знаю. Отсюда и заминки в речи, которые сильнее веселят и забавляют Рейн, — давай попробуем. Ремонты делала ты, а не я, явно разбираешься, — забрав тяжёлые пакеты, смеюсь с её игривого тычка в бок, догоняя девушку у двери. Рейн смотрит на меня, я на нее. Ждёт от меня чего-то и лишь спустя полминуты до меня доходит — чего.
— Ну? — повторяю её вопрос, не скрывая улыбки. Она все еще не понимает, почему не открываю дверь.
— Мы у порога твоего дома, — выделяю интонацией слово "твоего" и губы девушки изгибаются в говорящем "оу".  В открытую смеюсь над ней, перенимаю из рук часть инструментов, зажав их под мышкой, и с улыбкой наблюдаю, как копошится в сумке, а потом открывает ключом дверь, на манер радушной хозяйки приглашая меня внутрь. Часть пакетов ставлю в коридоре, оценивая уборку внутри дома, педантичным жестом проведя пальцем по полке и столу. Клининговая компания не халтурила. Молодцы. В комнатах чисто, но это ненадолго, спустя час с моим умением делать ремонты ситуация изменится. Тем более  Тампер с нами. На входе в дом боковым зрением видел, что сразу понесся в сторону заднего двора, где бабушку был сад, остались после нее кусты с зелеными насаждениями и грядки с землей дед не трогал. Оторвет пес душу.
— Я для Тампера ставлю приоткрытой, — придвинув к двери банку с краской, оставляю пространств между порогом и дверью, через которое пес точно пролезет и киваю Рейн вперед, дав ответ на вопрос, где можно найти расходный материал для ремонта. Всё на чердаке.
— Давно туда не поднимался, потому будь аккуратна, — потянув свисающую веревку на себя, раскладываю выдвижную лестницу и придавливаю к полу до щелчка, оповещающего, что она зафиксирована и не сложится обратно, когда заберемся наверх. В планах было забраться первому, но, как чаще всего и бывает с Рейн, планам не суждено было случиться. Когда я отвлекся на Тампера, забежавшего в дом, Рейн прошла вперед и полезла на чердак. 
— Что? — не расслышав, о чем спросила, вздергиваю голову вверх, невольно задерживаю взгляд на её голых ногах, краю легкого платья, благополучно прослушав повторение вопроса. Блять. Нахрена дал ей первой лезть. Еще и в платье.
— Не знаю, — отвечаю абстрактно и размыто, потому что не слышал сути вопрос, — включи свет. Справа от тебя должен быть. Сверху раздается её "нашла", на ступени падают тени от вещей и я ступаю по лестнице, стоит Рейн скрыться на чердаке.
— Обнаружила уже что-то? — стряхивая ладони друг от друга от пыли, подхожу ближе к коробкам, что раскрыла брюнетка, вытаскивая на стол альбомы, какие-то свертки, журналы и две деревянные шкатулки.
— Угу, — встав рядом с ней у стола, смотрю в фотографию, на которую указала пальцем, — это дед с бабушкой, фото сделано здесь — на заднем дворе в саду. На последнем слове она вскидывает брови, вызвав волну смеха.
— При жизни бабушка разбила большой сад на заднем дворе, да и если говорить честно, они вообще познакомились благодаря её любви к цветам и его страшной аллергии на них, — улыбаясь Рейн, переворачиваю страницы в альбоме, показывая ещё кадры, на которых запечатлён задний двор, каким он был при ней, — оба на момент знакомства жили в Лиссабоне. Помню дед рассказывал, как чихал от пыльцы от изобилия цветов в её доме детства, но все равно пришел к ней с приглашением на ужин и серьезными планами на неё в отношениях, а бабушка, к слову, была садовницей. Ироничный и обреченный союз с самого начала, однако в браке они прожили до её смерти. Он мирился со всеми цветами на территории дома, потому что очень любил её.
С интересом она листает дальше альбом, а я в процессе её изучения фото время от времени даю пояснения и вставляю свои комментарии, пока в фотографиях чаще не начинают мелькать сыновья бабушки и дела: папаша и его брат. Не дожидаясь от Рейн реакции, придвигаю к себе альбом и перелистываю абсолютно все старые фотографии отца, не желая вдаваться в воспоминания его детства, отрочества и юности. Как кадры с ним заканчиваются и на листах появляются фотографии младшего брата отца — возвращаю брюнетке альбом.
— Его зовут Ричард. Со своей женой Линнет и сыном Теодором живут в Финиксе. Последний раз я видел дядю, когда мне было двенадцать. После — ни разу. Папаша из-за чего-то сильно поругался с Ричардом, вычеркнул его имя из семейного бизнеса и стер брата из своей биографии. С Тео мы часто пересекались на соревнованиях. Как уже знаешь — он тоже баскетболист.
Впервые я с кем-то говорю о своей семье, причём говорю правду и ничего не утаиваю. До Рейн ни один человек не слышал от меня столько откровений, сколькими уже поделился с ней. Подобная моя открытость только подтверждает, что доверяю ей. И это с тем учетом, что я не доверяю никому. Как-то с детства повелось относиться ко всем настороженно и не распространять о себе сведения, которые могут использовать против. В Рейн я уверен, что ничего такого делать не станет. Наверное по этой причине продолжаю делиться воспоминаниями и переживаниями, которые затолкал глубоко в себя ребёнком.
— Семья Тео даже на фотографиях отличается от моей,— придвинув для сравнения два кадра из своего детства и детства брата, невесело усмехаюсь, — знаешь, они всегда держались вместе, чувствовалось их семейное единство, что каждый встанет горой друг за друга — протянет руку и я ребенком так завидовал, что у него все это есть, а у меня нет. Даже дед чаще любил оставаться у них, а к нам заезжал проведать только меня и посмотреть на успехи, которых достиг в спорте. Родители Тео помогли и с его похоронами, пусть и не смогли приехать на них лично и, насколько знаю, навестили могилу позже.
Собрав вытащенные фотографии, сбираю в стопку и складываю в альбом, решив на этой ноте закончить с детскими воспоминаниями. Было всё хуй сколько лет тому назад, а блядские эмоции никуда не делись. Душу бы продал за возможность стереть весь пиздец из детства, чтобы посмотреть, каким человеком мог стать без ебучих травм и незакрытых гештальтов.
— М? — не расслышав вновь, о чем Рейн спросила, оборачиваю к ней голову и меняюсь в лице, завидев в её руках толстый блокнот с наклейками. Медленно и с интересом переворачивая заклеенные наклейками листы, она вслух спрашивает, знал ли я, что дед занимался коллекционированием, получив от меня отрицательный кивок головы.
— Не он,— поясняю свой ответ, поймав её заинтересованный взгляд, — это мое, но я не знал, что дед нашёл блокнот и сохранил. Последнюю наклейку вклеил в него, когда мне было шестнадцать и до того, как папаша вырвал из рук и выбросил в окно, преподав мне урок, чтобы не тратил время на ерунду.
Забрав из рук брюнетки блокнот, аккуратно провожу подушечками пальцев по мотивационным надписях на ярких рисунках. Из-за них и начал собирать ей, на жвачки было плевать, не ел их и выкидывал.
— Здесь собрано 4015 наклеек. Сейчас такие вряд ли выпускают уже. По крайне мере я не видел. Жвачки не любил и не люблю с детства, но эти собирал, как видишь — из-за мотивационных наклеек внутри, — тяжело выдохнув, поджимаю губы, вспоминая как и после чего каждая была сюда вклеена, — коллекционирование для мня стало персональным способом борьбы за самого себя: когда шёл против отца, когда боялся, когда отходил от его "уроков" — успокоение находил в собирании этих наклеек. В мотивационных надписях я искал какой-то смысл и заполнял ими пустоту внутри. Знаю, бессмысленное занятие, но на какое-то время мне становилось легче.
Между нами повисает тишина. Рейн пораженно смотрит мне в глаза и в этот момент я понимаю, что на сегодня столь личных откровений достаточно.
— Ладно, — воцарившуюся тишину нарушаю захлопыванием блокнота, свожу брови в хмурой задумчивости и убираю в шкатулку, в которой все эти годы лежал, — что тут еще осталось, давай быстрее разберем и пойдем искать расходный материал для покраски стен, пока Тампер не устроил бардак раньше нас, —  с улыбкой несильно толкаю брюнетку в плечо, вытащив из раскрытой ей шкатулки стопки писем и одну тетрадку.
— О, смотри, тут рецепты португальских блюд, — пролистав тетрадку, отодвигаю ей на край ближе к дочери Вероники, наблюдая, как она бережно перебирает пальцами старые письма.
Из одного приоткрытого конверта выпадает что-то небольшое и падает на пол. Рейн сразу же ныряет под стол, я в свою очередь склоняюсь корпусом вперед и накрываю ладонью угол стола. Как и думал, в момент подъема обратно, она ударяется левым боком о мою ладонь. Ну хоть не об острый угол. Уже отлично. В пальцах Рейн вижу кольцо, которое она с интересом разглядывает, спрашивая у меня, чье оно.
— Бабушки. Она его любила очень, — склонившись ближе к свету, внимательно рассматриваю детали на украшении, удивившись, что цветок из камней — это пион. Выходит она тоже была неравнодушна к пионам. Вот это совпадение.
Не размышляя над своим порывом, беру ладонь брюнетки свою, забираю кольцо и надеваю на безымянный палец, улыбнувшись от того, что украшение не спадает.
— Смотри, твой размер, — отпускаю руку Рейн, дав полюбоваться ей кольцом на пальце, а дальше слышу фразу, которую был готов услышать.
— Прекрати. Конечно можешь забрать и заберешь себе. Женские украшения мне ни к чему, продавать тоже не стану. Тем более сам дед не продал его, оставил как память и поверь, ему и бабушке было бы приятно, что дорогая их памяти вещь нашла хозяйку и не лежит больше в пыли. К тому же... оно тебе идёт.