[nick]Seth Riveiro[/nick][status]...[/status] 

[icon]https://i.ibb.co/7146PmC/image.gif[/icon]

Первые четыре месяца на острове:

      Ад существует. Здесь — на блядском клочке земли посреди океана. От сотового толку нет — забрали в первый день, да и сигнал тут не ловит, с другими островами связь поддерживают через единственный спутниковый телефон, который охраняется лучше, чем Пентагон, блять. Сбежать отсюда можно лишь по волнам на моторном катере, или лодке с веслами, но у меня нет ни первого, ни второго, потому я пытался совершить побег своими силами. Три раза. Три провальных, сука, раза я с разбегу нырял в океан и плыл без остановки. В первую попытку не рассчитал силы и пошел ко дну, последующие два раза переплыл самый опасный участок по течению, но в итоге заплыва один хуй был пойман, вытащен людьми отца из воды в лодку и отметелен до фингалов и гематом — уже на суше. С первого дня я не сдавался, не сдаюсь и спустя неделю, все еще просыпаясь по утрам с установкой, что я съебусь домой раньше. Прекрасно знаю, чего Маркус добивается, используя меня как кусок мяса для своих головорезов. Но я не опущу руки. Ломай мои кости, ломай морально.
Я. Никогда. Не. Сдаюсь.
— Сет, сдавайся, не глупи, — Амон трясет рукой у меня перед лицом, но я не принимаю его помощь. Разъяренно ткнув кулак в землю,  на костяшки пальцев смещаю вес собственного тела и с гортанным рыком поднимаюсь в вертикальное положение, оттолкнув от себя человека, которого единственного на этом острове не хочу убить.
— Отвали.
      Я еле стою на ногах, но продолжаю делать шаги к спарринг-партнеру, перед очередным его ударом сплюнув шмоток крови, скопившийся во рту. Хилым себя не считаю, среди сверстников сильнее многих, но в драке с бывшим боксером под два метра — я груша для битья. Это понимают все столпившиеся «зрители»,  в моём присутствии открыто делая ставки на победу тяжеловесной туши. Перед ним у меня нет шансов, однако я занимаю стойку и яростно сжимаю кулаки, в следующую секунду чувствуя, как противно пульсирует челюсть, стреляя острой болью в нос, которым впечатываюсь в землю при падении. В глазах рябит, на зубах хрустит песок, а лицо утопает в собственной крови, но я поднимаюсь, совершенно не фокусируя взгляд на сопернике. Ноги подкашивает хуже, чем в первый раз. Я не вижу, куда ступаю. Не слышу толпу, скандирующую не мое имя. Вновь чувствую удар, по силе мощнее всех обрушившихся на меня ранее, и погружаюсь в темноту....
      Не знаю, сколько прошло времени и где я. Первые секунд тридцать мой разум пребывает в кадрах живого сна, отказываясь возвращаться в болезненную реальность. За окном глубокая ночь. На улице стоит гробовая тишина, нарушаемая лишь заебавшим меня шумом океана. Рядом никого. В обшарпанной комнате я один, не считая отголосков сновидения, из которого Дениз не хочет меня отпускать. Перед глазами всё ещё вижу образ сестры, слышу её смех, ощущая в грудной клетке сильную боль, не имеющую отношения к физической. Не думал, что будет так тяжело без неё. Но мне пиздец как её не хватает. Каждую ночь она снится мне. Как дома с ноги врывалась в мою комнату, так и тут Дениз беспардонно вторгается во все сны и воспоминания, в самое неподходящее время напоминая о словах, что не сказал ей. Заставляет жалеть об упущенном моменте. Думать о ней чаще. Желать. Скучать. За это я ненавижу тебя, Дениз. Ненавижу также сильно, как и люблю. Было бы намного проще отбросить чувства к тебе, отлеживаться в тихой ненависти и зализывать раны за составлением плана, как убью  отца, но я не могу делать даже это. С каждым днём здесь и вдали от тебя, я больше закапываюсь в воспоминаниях о тебе, чтобы не сойти с ума от ожидания встречи. Я зарываюсь глубже в мыслях о том, что по отдельности меня больше нет. Нет раздельно и тебя. Есть только мы, наша хренова туча сложностей и личных островов Маркуса Ривьеро на пути друг к другу, не считая самого Маркуса, что уже складывается в наидерьмовый сценарий отношений. Но мне кристально похуй, и в этом заключается мой конец. Я больше не помышляю о мести с глазами ярого фанатика, не зациклен на цели, которую поставил ещё сопляком. Я думаю лишь о тебе. О тех вещах, которые помогут мне быстрее вернуться домой, признаться в чувствах и увести тебя, куда захочешь. Без тебя я не могу. Так уж вышло, что на тебе, Дениз я свихнулся раньше, чем свихнулся сам.
      Прикрыв обреченно глаза, откидываюсь на грязные подушки и лежу в одной позе не двигаясь, пока тишину не нарушают чужие шаги. Следом за ними появляется небольшой огонек света.
— Ты не умеешь проигрывать, — не открывая глаз, сдавленно усмехаюсь с факта Амона, небрежным взмахом руки обозначив, что я готов услышать его поучительный монолог целиком, — когда-нибудь ты поймешь простую истину: чтобы одержать победу, иногда нужно сдаться.
— Хрень собачья, — шатен смеётся, а я кривлюсь от боли, кое-как занимая на кушетке сидячее положение, — ты часто говоришь дельные вещи, но не в этот раз. Сдаться равно сдохнуть. Так я это вижу. Пока борюсь — живу. И никак иначе. Потому бред сказал.
Не поднимая на Амона глаз, замечаю, что большинство ранений на теле обработаны и перебинтованы. Кем — прекрасно знаю. Этот человек смотрит в данную минуту на меня, читая нотации с таким видом, словно живёт на земле седьмой десяток и не является моим ровесником:
— Ты не так понял посыл. Умение сдаться — не означает сразу поражение...
Всматриваясь в Амона, силюсь переварить, что он только что ляпнул, да безуспешно. Нет, по отдельности трактовка каждого слова мне понятна. Но в их совокупности кажется полнейшей чушью.
— Я сказал. Хрень. Собачья. Поражение это. Точка. Обсуждать больше нечего.
В комнате повисает молчание. Я смотрю на колышущееся пламя огня в керосиновой лампе, Амон же в упор глядит на меня, опуская книгу на пыльный ящик рядом с койкой. Его простой жест заставляет по-доброму улыбнуться. В первый день на острове он тоже приперся с книгой: до этого притащил меня еле живого с кулачного боя, обработал раны, а когда я пришел в себя, вслух стал читать главы из какого-то нудного философского трактата, лишь на последней странице представившись и закрепив знакомство дружеским рукопожатием.
— Что читаем сегодня? — подтянув пальцами к себе книгу, разворачиваю обложкой, вскинув в удивлении одну бровь, — мифология древнего Египта?
— Ага, — отобрав у меня чтиво, Амон лениво устраивается на соседней кушетке и раскрывает первую страницу, — благодаря этой книге я решил познакомиться с тобой.
— В смысле? — в негодовании осмотрев  разукрашенный иероглифами переплет, хмурюсь, мимикой прося пояснений.
— Захотелось лично посмотреть на идиота, у которого родители тоже были помешаны на древнеегипетской мифологии.
— Тоже? — пропускаю мимо ушей первую половину фразы, все ещё не понимая, причём тут египетская мифология, мои родители и тем более он.
— По древнеегипетской мифологии Амон — это бог солнца, в своем роде мудрец всех богов.
— А Сет...?
— Бог ярости, хаоса, разрушения и войны, — услышав моё саркастичное «ха», он улыбается в ответ, — тебе твоё имя подходит.
Тебе твое тоже. 
Но вслух я об этом не проговариваю. В молчании возвращаю глаза к лампе, слушая размеренное чтение Амона и изредка поглядывая на него. Я на острове прожил всего неделю и уже готов волком выть, а он тут с десяти лет. Как Маркус повысил его двоюродного брата Гамбоа  до «чистильщика» этих распрекрасных земель, так Амон и крутится в кругах наиболее опасных преступников, последние восемь лет отрезанный от цивилизации и общения с кем-то за пределами острова. Но поражает не это. Амон сохранил в себе человека и не уподобился окружению. Может по этой причине я не оттолкнул его, в глубине души понимая, что если буду в рядах тех, кто каждый день морально и физически перемалывает в труху, к концу своего наказания сам примкну к ним. Никому вслух никогда не признаюсь, но мне нелегко принять тот факт, что в более суровых условиях я могу стать бездушной копией самого себя. Для реализации моего плана это рано или поздно предстоит сделать, но я  боюсь представить, в кого по итогу трансформируюсь, когда отключу вообще все чувства и затолкаю глубоко в себя остатки человечности, которую умело обнажает во мне исключительно Дениз.
Дениз. Снова, блять, Дениз. Все мысли крутятся вокруг неё и возвращаются к ней. Я не могу больше. Нельзя так скучать. Это невыносимо.
— Сегодня в лодке, когда вы плыли следом за мной, ты... считал? Для непосвященного слушателя вопрос показался бы странным, но не для Амона. Перестав читать вслух историю о каком-то боге с головой змеи, он кладет книгу страницами вниз на койку и тянется к куртке. В карманах роется недолго, достав из нагрудного скучное философское чтиво, которым усыплял меня в первый вечер знакомства.
— Проплыл примерно восемь километров за тридцать четыре минуты, — шелестя страницами, Амон ведет указательным пальцем по строкам к пометкам на полях, — в любом случае  — это на два километра больше, чем вчера, но времени потратил больше, что логично. Для третьей попытки  не всё так плохо.
      Я разочарованно киваю ему, не обрадовавшись услышанному. За неделю совершено было три попытки доплыть к ней, и за эти три попытки я преодолел всего восемь километров из семидесяти шести. Пиздец воодушевляет. Реально ли вообще переплыть такое расстояние?
— Я вижу, о чем ты думаешь и скажу честно: с подготовкой это реально. Рекорд на самый дальний заплыв составляет двести семь километров и триста метров, установил его Уолтер Пиниш Старший, проплыв расстояние за тридцать четыре часа пятнадцать минут в 1978 году. У него было двести семь километров, у тебя же всего семьдесят шесть, к тому же Пиниш не являлся  богом хаоса и разрушения, а по ту сторону океана его не ждала красотка,— увернувшись от брошенной в него подушки, Амон с улыбкой убрал книгу с пометками на прежнее место и продолжил чтение на остановившейся главе, совсем не обращая внимания, что я не слушаю его. Не знаю, как Амон это делает, но благодаря его словам я прихожу к простому выводу: пока у меня есть четкая цель, а Дениз ведет свою борьбу на суше и ждёт меня, я смогу переплыть не только океан...

      Последний разговор с Амоном не выходил у меня из головы ни на утро, ни последующие три дня. Все осмыслив, я понял, что друг имел ввиду под фразой «чтобы одержать победу, иногда нужно сдаться». Если я хочу доплыть до Дениз, мне необходимо быть в форме и плавать чаще, стараясь каждый раз проплыть больше. Я мог сделать семь попыток за неделю, однако ограничился тремя из-за полученных в драках травм, впустую тратя дни на восстановление. Все это время Амон пытался достучаться, что такими темпами я не приду к намеченной цели, а дошло это до меня только сейчас, когда в очередном спарринге я полетел рожей в землю, раздирая до крови подбородок и рассекая губу. Мне тяжело сдаться. Я не умею этого делать. Но по-другому никак. Блять. С лютой ненавистью вперив взгляд в лысого боксера, хватаюсь за протянутую руку Амона, завершая бой своим поражением. Сейчас я отступаю, но клянусь, придет день и бороздить рожей землю будет каждый мой соперник.
       Впервые за всё время на острове я покидаю драку на своих двоих, также впервые чувствуя на себе одобрительный взор Амона.
— Ты достал книгу про Пиниша?
— А то, — вынув небольшой том из кармана, он бросает его мне, в смехе наблюдая, как я быстро открываю книгу и начинаю жадно прочитывать страницы. Что хочу вычитать? Инструкцию, как доплыть до Дениз...
       Следующие пять дней новой недели проходят для меня в совершенно ином режиме:
В четыре утра —  ранний подъем с Амоном, бег на выносливость до восхода солнца и рукопашная тренировка в персональном спарринге с ним.
Далее долгожданный заплыв до полудня, после которого стабильно идёт второй спарринг — бой-наказание за побег, в котором я сдаюсь первым, чтобы получить как можно меньше физических травм.
Во второй половине дня меня ждёт зачистка территорий с Гамбоа. Заняты с ним всегда одним — перебираем трупы. Сжигаем давно разложившиеся, а в открытый океан на корм акулам бросаем свежие тела. Я догадывался, что здесь не курорт, но пока не увидел, чем занимается Гамбоа — не подозревал, что всех погибших на этом острове утилизируют тут же. Поначалу дико было видеть трупы чуть ли не каждый день и с пробуждением слышать запах паленой плоти, но ко второй недели я привык. Как привык и к своеобразному местному обучению, в процессе которого мне не давали теорию, а сразу кидали в практику разгребать дерьмо на конкретных примерах. В итоге на собственной шкуре я стал осваивать азы пыток, понял дипломатию переговоров и как прикрываться бюрократией от мира за пределами острова. За десять дней я многое узнал о работе порта, охране водных территорий, грамотной переброске разных типов грузов, а также кого мы подкупаем за молчание и в каких случаях отправляем «переговорщиков» на тот свет.
       Причем с этими самыми переговорщиками я нередко беседовал под руководством шавок отца на территории острова, а потом с Гамбоа выкидывал в океан трупы тех, с кем наша сторона не смогла договориться. В такие моменты я старался сильно не думать о вещах, которые узнаю и чему обучусь за оставшиеся месяцы. От предположений становилось не по себе.
Утро, день и вечер отныне протекают по нерушимому сценарию и только вечером у меня есть время на то, чтобы обсудить с Амоном показатели утреннего заплыва. Когда я бросаюсь в океан, люди отца гребут за мной и Амон вместе с ними. Не знаю, зачем он первый раз прыгнул в лодку и стал фиксировать, сколько километров я проплыл и с какой скоростью. Однако с тех пор у меня вошло в привычку в конце дня фиксировать статистику утреннего заплыва и советоваться, как могу улучшить результат. А после этого посвятить оставшиеся три часа до полуночи чтению. Иронично, за всю жизнь я не читал столько книг, сколько прочёл за десять дней пребывания здесь. Поначалу время за страницами счёл нудным занятием, а теперь понял, почему Амон любит коротать часы за книгами, в особенности философскими трактатами. Не скажу, что от тяжелого чтива преисполнился в своем сознании, однако новых знаний подчерпнул с лихвой и обзавелся не самой бесполезной привычкой — регулярному чтению перед сном.

       За отведенное время на острове многое в жизни пришло к чёткому распорядку, если не брать в расчёт собственной башки. Там царил ебучий срач, вызванный одним хорошо знакомым мне именем — Дениз. Я ненавидел её за то, что она влюбила в себя по щелчку пальцев, или широко раздвинутых ног, теперь хуй разберешь уже. Ненавидел собственную сопливость, которая вылезала каждый раз при мыслях о ней. Сука. Как же я ненавидел её за глубоко пущенные во мне денизовские корни, сковывающие во мне всё плебейское нутро. Не сосчитать, сколько представлял, как вернусь домой, сомкну ладонь вокруг горла, пришпилю к стене и буду шпилить до того момента, пока в мыслях не начнем мелькать что-то помимо её ног и задницы. Это пиздец. Никогда меня так не размазывало из-за какой-то девчонки. Хотя о чем я? Она «не просто какая-то». Она, блять, персональная денизовская гильотина над моей головой. Потому что двадцать четыре на семь я думаю о ней, слышу голос и медленно схожу с ума. Смотрю вокруг — вспоминаю о ней. Вслушиваюсь в чужие диалоги — слышу в них её имя.
       По этой причине уверенно прохожу мимо обеденной зоны, подумав, что в очередной раз ловлю галлюцинации, но когда басистый голос повторяет имя сестры, я резко делаю шаг назад и распахиваю дверь, чуть ли не коршуном перелетев порог столовой. Сидящие за столом при виде меня замолкают, своим поведением подтвердив догадки, что ключевой фигурой обсуждения была Дениз.
Оглядев всех присутствующих убийственным взглядом, угрожающе двигаюсь в их направлении.
Шаг, второй, третий. С каждым ударом ботинок об пол я становлюсь всё ближе, привлекая внимание почти всех собравшихся.
— Хули замолчали, что там с дочерью Маркуса? — намеренно придаю голосу напускное безразличие и с ленцой опускаю ладони на обеденный деревянный стол, контролируя нарастающее в груди волнение.
       В столовой впервые так тихо. Кто ел — замер с ложкой в руке над тарелкой. Кто громко шутил — завалил хлебальник и опустил глаза в еду, украдкой выглядывая из-под опущенных плеч в мою сторону. С полевой кухни тоже ни звука. Повара будто сдохли. Как и все в радиусе километра, судя по воцарившейся в воздухе гробовой тишине.
Нависнув над чужими головами, продолжаю сжирать глазами любого, кто осмеливается поднять на меня лицо. Я жду. Терпеливо жду, но никто не порывается отвечать на ранее заданный мною вопрос. Каждая собака здесь уже в курсе, чей я сын, как реагирую на имя сестры и что делаю с теми, кто смеет что-то тявкать в негативном ключе в её сторону. Собственно, потому шавки отца и смотрят на меня тупыми глазами, захлопнув пасти, а особо пиздливая компания за главным столом становится на удивление молчаливой компанией. Пятеро присутствующих, на вид которым не больше двадцати трёх лет, заметно напряглись. Как недо-солдатики замерли на скамье с ровными спинами, словно им сунули кол в задницу и протянули его вдоль позвоночника. Сидят истуканами и хранят обет молчания, зыркая друг на друга исподлобья, пока я закипаю в себе. Удивительно, что голос мой звучит спокойно и ровно:
— Что с дочерью Маркуса?
— На Дениз Ривьеро... на неё..., — склоняю подбородок ниже, вскидываю брови, мимикой требуя заговорившего быстрее перебирать языком во рту, потому что заебал мямлить.
— Я тебе язык сейчас вырву, раз он тебе нахуй не нужен. Что с Дениз? Что на неё? — не выдерживаю и на последнем вопросе рявкаю сквозь зубы, ударив ладонью рядом с его рукой.
— На неё напали, чуть не изнасиловали, но...
Шок. Ужас. Отчаяние. Ярость. Поочередно за секунды проживаю все эмоциональные состояния, пока внутри меня колотит от злобы к отцу. Куда ты смотрел, сука! Меня огородил от неё, отправив в ебеня и лишая возможности позаботиться, так и сам хуйца забил на обязанность защищать её?!
Что мне говорят после "но" — перестаю слушать, на повторе прокручивая первые две новости и чувствуя, как кровь приливает к голове со страшной силой.
«Если с ней хоть что-то… хоть одна капля крови… волос упал с головы... молитесь за упокой своих туш, бляди».
Пальцами сильно цепляюсь в поверхность стола, взглядом упираюсь в металлическую кружку напротив. Прости, Дениз... Стискиваю челюсть. Тяжело и агрессивно выдыхаю воздух. И до трясучки хочу убить всех в метре от себя.
Каждого, кто обидел и напугал её. Прости... Меня не было рядом. Но я сейчас выберусь с этого блядского острова и устрою тотальное жертвоприношение сброда, превратив территории Маркуса в своё персональное капище. А после и в кладбище. Я всех их убью. Выпотрошу кишки. Перережу глотки. Сожгу заживо, потому что никто не смеет делать тебе больно. Только я. Потому что ты — моя. Вся. И я за тебя устрою второй холокост.
       В теле разрастается пульсирующая ненависть, в глазах разгорается пожар.
Двое за столом резко вскакивают с мест, рванув кто куда, а трое оставшихся испуганно отдвигаются подальше, как механистично забираю со стола нож и разворачиваюсь к выходу. За спиной слышу крики, возню, но никто не рискует вставать на моем пути, или остановить. Быстрым шагом я свободно покидаю обеденное место, столкнувшись лишь на выходе с подручным Гамбоа.
— Сет, вернись в лагерь, — мужчина преграждает мне путь. Я с раздражением скольжу глазами по его ладони на косяке и без заминок втыкаю лезвие ножа в мужскую руку. Холл сотрясает протяжный вой протеже Гамбоа, но я и бровью не веду. Подныриваю под его выставленную руку, смотрю напоследок в рукоять ножа, которым "приножил" ладонь мужика к деревянному косяку и в ускоренном темпе направляюсь к океану. 
       Вечернюю тишину разрывает громкое "бултых", тело сопротивляется мощному потоку воды, однако я не перестаю работать руками. Звуки вокруг сливаются в сплошной шум волн, мощные гребки, оставляя на лице и губах соленые капли. Я просто плыву вперёд, вкладывая в движения больше ярости, особенно когда перед глазами стоит сестра. В голове на повторе прокручиваются сведения о нападении на неё, из-за чего я выжимаю из себя все силы, наплевав на свист и крики за спиной.
У меня есть цель доплыть. Желательно живым. Всё. Потому я плыву так, как никогда в жизни не плавал. Из башки старательно гоню удручающие мысли и приказываю себе не думать о худших исходах, но разум играет в свои игры, услужливо накручивает меня и подкидывает мерзкие кадры событий с участием Дениз. Блядь. Главное доплыть. Доплыть. Рядом с ней со всем разберусь. Заберу её и мы придумаем, куда сбежать.
Ход времени исчезает, усталость тоже отходит на второй план. Без понятия, сколько по времени рассекаю руками волны, об этом знают люди отца, преследующие меня на лодке. Они ближе. Слышу их голоса совсем над головой и намереваюсь уйти под воду, чтобы оторваться, как несколько пар рук молниеносно хватают и вытаскивают на поверхность, пнув под ребра на мою попытку спрыгнуть обратно.
— Тихо, Сет, — голос Амона грохочет подобно раскату грома, руки закручивают мои собственные за спиной и придавливают с титанической силой. По движениям лодки понимаю, что мы развернулись и плывем обратно. Сука! Мне нужно вперед, блять. Я дергаюсь, снова оказываясь прижатым другом к днищу лодки.
— С ней все хорошо. Дениз в безопасности, — тяжело дыша, то ли от продолжительного заплыва, то ли злости, перестаю вырываться и внимательно слушаю его, — всё, что тебе сказали в столовой — правда. Но она отбилась и пристрелила паскуду. Тронуть и ранить он её не успел. Дальше обо всем позаботился Маркус. Издав протяжный выдох в дно лодки, расслабляюсь, чувствуя себя человеком, с шеи которого сдернули петлю, а с плеч сняли камни. Сейчас с ней все хорошо — повторяю как мантру, вместе с облегчением испытав ещё одно чувство — гордость. Пристрелила. Моя девочка. Надеюсь вынесла уебку мозги. Закрыв глаза, медленно выравниваю дыхание. на в прядке, но блять... Как я хочу быть рядом. Сука. Сдохну, но не сдамся. Доплыву до неё.
Не ощущая моего сопротивления, Амон перестает удерживать силой, отпускает из хватки и я переворачиваюсь в лодке на спину, пустыми глазами смотря другу в лицо.
— Ты в курсе, что проплыл почти сорок километров. Мы тебя пять часов преследовали.
Поднявшись на локтях, ошарашенно молчу. У меня нет никаких слов. Нет даже возможности говорить, потому что навык излагать мысли без матов и ахуевания временно утерян. Почти сорок километров! Ещё тридцать и я был бы у Дениз. Блядь! Впервые я был так близко. Если бы меня не догнали. Блядство. Нельзя, чтобы за мной в следующий раз плыли. Тогда я доплыву. Либо устрою диверсию: спалю нахуй лодку, раз по сей день не ебу, где эти суки прячут от нее весла.
— Помоги мне сбежать отсюда, ты здесь в ссылке дольше моего и ведь знаешь, как можно тихо провернуть побег? — проговариваю шепотом, поймав прищуренный взгляд Амона.
— Ум заключается не только в знании, но и в умении прилагать знание на деле.
— Нахрена ты мне цитируешь Аристотеля, скажи прямо, блять, поможешь?
Рассмеявшись, Амон кивает головой, дав ответ.
— Надо же, а ты не безнадёжен.
— В смысле?
— Слова Аристотеля вон запомнил, — он уже открыто стебёт меня, расхохотавшись с моей говорящей мимики.
— Иди ты нахрен.

       Пошёл четвертый месяц с того дня, как впервые ступил на кровавые земли острова.
Я считал это место адом, а сейчас убежден, что "Алькатрас" — сраное чистилище, возведенное на костях, прахе и крови живых. Мой распорядок дней не изменился, я просто к нему адаптировался. Со временем человек привыкает к любому пиздецу, вот и я научился присутствовать и участвовать в кровавых допросах, спокойно сжигать трупы, либо увеличивать их количество, став лучшим протеже Гамбоа за последние шесть лет. Он возлагает на меня большие надежды, часто теперь держит рядом с собой, не подозревая, с какими целями соответствую стандартам "идеальный каратель", пускаю пыль в глаза и почему думает, будто я прекратил все попытки к бегству. Плавать я  не забросил, убедил лишь, что сбегать не намерен, плавая отныне вокруг острова кругами и добившись того, чтобы на двенадцатый мой заплыв за мной перестали гнаться на лодке, оставаясь "бдеть" с берега. За редкими ситуациями, последние месяцы я меньше провоцировал местных аборигенов и четко следовал составленному с Амоном плану моего побега. Три недели назад, наконец-то, стащил гидрокостюм, скрыв и саму кражу, позавчера ласты. Скопленных денег на спарринговых ставках и нерегулярных победах в покер нам с Дениз хватит на первый месяц. Главное съебаться сперва с одного острова, а затем и со второго. И всё случится сегодня.
— Спасибо, — скрытно забрав у друга небольшой водонепроницаемый пакет, складываю в него деньги и перед тем как запечатать, касаюсь пальцем кулона Дениз на шее. В памяти сразу всплывают моменты, как два месяца назад в спарринге противник сорвал его с моей шеи и швырнул с обрыва, чтобы позлить меня. Думал я кинусь на него с кулаками, а я ласточкой кинулся в океан за дорогой сестре вещью, успев схватить до того, как кулон скрылся в воде. Позже "долгожители" острова сказали, что я везунчик, родившийся в рубашке. Должен был разбиться насмерть о рифы и потонуть, как сорок шесть "смельчаков" до меня, но я оказался живучей падлой. Отделался парой царапин и после случившегося заработал ещё большую славу среди местных. Спустя неделю я заметил изменившееся ко мне отношение, спросил у Амона, чего вообще происходит и узнал от него, что меня реально опасаются, между собой называют камикадзе и поговаривают, будто с возрастом я могу стать жестче Маркуса. Такая себе перспектива. Спрятав кулон сестры под плотную ткань, а деньги в пакет, застегиваю гидрокостюм, следом пуговицы рубашки и опускаю глаза на часы, сверяя время. Пора. С минуты на минуту сменится караул у склада, на диверсию останется минуты две, мешкать нельзя.
      Поправив лямку рюкзака на плече, тенью проскальзываю к нужному объекту на острове и достаю на ходу из кармана зажигалку, которой обзавелся, как пристрастился к курению сигарет.
Пригнувшись и удостоверившись, что вокруг никого нет, поджигаю самодельный взрывной коктейль и кидаю в открытое окно склада, прикрыв уши с оглушительного хлопка.
— Это был взрыв?
— Не может быть...
Когда они потушат здесь всё и Гамбоа обнаружит источник возгорания — пожалеет, что раскрыл мне рецепт огненного коктейля, а может и гордиться будет, что его уроки не прошли прахом и нужные мне сведения я усвоил на отлично.
Огонь за минут пятнадцать охватывает запасы оружия, подбираясь быстрее к основной провизии. Дым валит из окон и благодаря нему шавки отца быстрее замечают пожар с любой точки острова. В лагере начинается паника, все бегут тушить склад, а я в противоположную сторону, перехватив по пути у Амона канистру с бензином.
— Удачи, — друг хлопает на прощание меня по плечу и дальше мы бежим в противоположные стороны. Он к тем, кто тушит очаг огня, я к лодке и океану. Не медля, обливаю бензином единственное плавучее транспортное средство местных аборигенов, кидаю в лодку горящую зажигалку и когда пламя вспыхивает, снимаю на бегу с себя лишнюю одежу, рюкзак, натягиваю ласты и прыгаю в океан... 

     Адски хочу пить. Лёгкие горят огнём, а мышцы протяжно ноют, когда пытаюсь передвинуть тело, или просто приподнять голову, чтобы взглянуть в сторону океана и удостовериться — погони нет. И её нет.  Горизонт чист. Ни лодки. Ни шавок отца. Лишь шум волн, крики чаек и природная тишина, нарушаемая моим тяжелым дыханием и гавкающим кашлем, который раздирает глотку ровно с той минуты, как волна прибила меня к острову и я рухнул спиной в песок. Часы Амона на правой руке показывают, что на берегу я лежу два часа, пытаясь прийти в себя после заплыва в... почти девять часов. Сука. Даже здесь Амон верно всё рассчитал, прикинув время с моим запасом на отдых. Но надо вставать. Быстрее добираться до дома, собирать вещи Дениз и угонять катер одного из островных аборигенов, ключи от которого я услужливо стащил прошлой ночью. Время на моей стороне сейчас, однако лучше поторопиться.
Если весла были спрятаны где-то не на складе и уцелели, то лодка точно сгорела. Не просто так подстраховался. Фора в сутки у меня есть. Именно столько времени им потребуется, чтобы потушить пожар и вызвать подмогу по спутниковому телефону. Съебаться с Дениз необходимо до этого момента.
Перевернувшись со спины на живот, отталкиваюсь руками от песка, следом встаю на колени и, пошатываясь, встаю на ноги, сбрасывая с них ласты. Пешком отсюда до дома идти минут сорок, потому решаю ускориться, насколько это позволяют ноющие мысли и сдавленное ощущение в грудной клетке. Блять. Как же хочу пить. Губы пересохли и потрескались от соли, щеки, по тем же ощущениям, покрылись коркой, а кожа на руках вся сморщилась. Блядство. Ни в жизни больше в воду не сунусь, наплавался на сорок лет вперед, хотя... ни о чем не жалею. Оно того стоило. Я здесь. Я доплыл и скоро впечатаю Дениз в свою грудную клетку...

В семейный дом проникаю со входа для обслуги, на улице двигаясь по слепым зонам камер. Отец не должен раньше времени прознать, что я дал по съебам и намного ближе, чем он думает. С персоналом и людьми Маркуса в планы встречаться вот никак не входило, но, как говорится, все планы пошли по пизде: Табита вырулила из-за угла холла чётко в тот момент, когда я посчитал, что на второй этаж пробрался чисто, гладко и тихо.
— Сет?! — не ожидая здесь встретить меня, она растерянно всплескивает руками и роняет поднос. Я морщусь со звука бьющейся посуды, разве что не щурясь. Табита, блять. Хули ты забыла на втором этаже?
— Тихо, Табита, — приложив палец к губам, подбегаю к женщине, помогаю поднять быстро с пола поднос и хватаю рукой бутылку с водой, укатившуюся чуть дальше. Не обращая внимание на ошарашенный взгляд женщины, жадными глотками пью воду, практически осушаю бутылку и, вытерев губы локтем, возвращаю на неё свой взгляд.
— Дениз у себя? — говорю на тон тише, принявшись на корточках собирать с ней осколки от посуды:
— Нет, она уехала?
— Куда? Хмурюсь сразу же, чувствуя между переносицей и бровями появившуюся глубокую складку.
— Мне запрещено об этом говорить? В смысле запрещено? Её перемещение на острове теперь держится под строжайшем контролем что ли? Не проще было тогда запереть в этом доме и все?
— Когда вернется?
— Не знаю, — и она действительно не знает. Вижу по взгляду — говорит правду. Из диалога пока ничего не понимаю, потому решаю задать контрольный вопрос, наперёд предчувствуя, что ответ мне не понравится.
— Табита, когда она уехала? Задерживаю дыхание и боюсь дышать, потому что мне нихуя не нравится извиняющийся взгляд женщины.
— Так три месяца назад...
Удар под дых. Сердце глухо стучит о ребра как оголётое. Блять! Сука ебаный ты в рот! Поднявшись на ноги, стискиваю зубы, поджимаю губы и хлопаю ладонью по стене, вымещая свою злость на бетоне. Блятьблятьблять. Яростно сжав кулаки, тяжел дышу, гневно стреляю в Табиту глазами, хотя она ни в чем не виновата, разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и размашистым шагом направляюсь в комнату сестры. Не хочу в это верить. Не хочу, блять! Не могло быть все зря... С ноги вышибая дверь в её спальню, вваливаюсь в комнату Дениз, почувствовав второй удар под дых. Личных вещей на тумбочках нет... Нетнетнет. Она на острове. здесь. Не отправил же на большую землю? Только не это. Блядь! Распахнув шкаф, рычу громче и захлопываю яростно дверцу, не увидев на полках одежды Дениз. Блядь!
Какого хуя я был в ссылке на острове, если ты собирался сослать и её? Какого, блядь, хуя? Прикрыв глаза, бью ладонью теперь уже по дверце шкафа сестры, оглядываю полупустую спальню ещё раз и выхожу в холл, спускаясь сперва по лестнице вниз, а затем проложив себе путь к кабинету отца. Уже наплевав на присутствие обслуги, камеры и вообще наплевав на все. Пока иду, медленно вдыхаю и выдыхаю в легкие кислород, приказывая себе вспомнить всё, чему научился за четыре месяца на острове, в особенности, как держать морду кирпичом и не выдавать истинных эмоций.
— Сет? — завидев меня в дверном проеме, крестный Дениз отошел от стола Маркуса и не проговорил больше не слова, в неверии разглядывая мою персону с ног до головы. Да так пристально, словно я Иисус, блять, Христос, вернувшийся на землю к грешным тварям.
— С утра вроде был. Куда вы отправили Дениз? Маркус всё это время оставался сосредоточен на документах и не реагировал на происходящее в собственном кабинете ровно до тех пор, пока мой голос не прогремел в тишине. Вздернув резко взгляд с бумаг, отец открыл рот, закрыл рот, для надёжности моргнул несколько раз глазами и быстро взял себя руки, когда понял, что я в действительности стою перед ним. Первые секунд тридцать я видел в его мимике замешательство и удивление, а потом он вернул себе контроль и невозмутимый вид.
— На острове стало небезопасно.
— Это не ответ на мой вопрос. Я спросил куда ты её отправил, а не почему?
В кабинете повисла давящая атмосфера. Поглядывая то на меня, то на Маркуса, Диего показательно кашлянул, но когда никто из нас и бровью не повел на это, поспешил выйти из кабинета со словами "оставлю вас наедине".
— Куда. Ты. Её. Отправил?
— В безопасное место, — отрезает отец, фразой отчеканив, что я не получу от него нужных мне сведений, — сейчас на острове ей не место. Тебе тоже должен быть в другом месте, — последнее слово он выделяет интонацией специально. Чтобы подвести наш разговор к теме, какого ляда я раньше срока покинул "Алькатрас".
Но я ничего не говорю. Схуяли, блядь? Я пришел к тебе с одной целью — узнать, где она.
— Кто тебе помог доплыть сюда?
— Справился своими силами, — отвечаю резко, подойдя ближе к столу Маркуса.
— Своими? — он недоверчиво хмыкает, скользит взглядом по моему гидрокостюму и кивает, но не мне, а словно самому себе на какой-то собственный мысленный вопрос
— Мне передали сведения, что обучение не проходит зря и ты стал хорош в допросах, но не про твою страсть к плаванию.
Это не вопрос, а констатация факта. Он отказывается верить, что я доплыл с одного острова на другой самостоятельно. Его право. Похуй. Я не за этим здесь.
— Ничего не скажешь?
Усмехнувшись, чуть склоняюсь над столом отца и цепляю указательным пальцем бокал, из которого он пьет крепкие алкогольные напитки, и притягиваю его к себе.
— Будь таким, каким хочешь казаться, — пока отец с интересом пытается что-то прочитать по моим глазам и мимике лица, прячу в рукав костюма спизженный второй рукой его сотовый, прикрывая выпуклость в районе запястья бутылкой виски, которую также тащу со стола папаши.
Маркус молчит, откидывается на спинку стула и изгибает одну бровь, не разрывая зрительного контакта со мной.
— Это Сократ сказал, — поясняю, чем вызываю у отца громкий смешной.
— Я знаю.
Разговор принимает абстрактный характер. Уже понятно, что не скажет мне о Дениз ничего, потому сам узнаю. От неё. Телефон отца, спрятанный в рукаве, даёт мне шанс связаться с ней, услышать голос. поговорить и я не просру такую возможность.
Махнув отцу стаканом в жесте "ну ладно, бывай", разворачиваюсь спиной и задаю быстрый шаг к двери, остановившись дверном проеме, когда слышу вердикт отца:
— Завтра тебя отвезут обратно на остров. Твое обучение не закончено.
— Другого и не ожидал, — проговариваю, не поворачивая к нему головы, и бегом направляюсь к лестнице на второй этаж. Далее — комнате Дениз, закрыв за собой дверь на замок. Лишь в её спальне выдыхаю, ставлю ненужный мне стакан с бутылкой виски на прикроватную тумбочку, вынимая слегка трясущимися руками сотовый отца. Пальцем с сильным нажимом давлю на нижнюю кнопку, листая контакты с бешеной скоростью, птому что мне нужен один определенный.
Дениз.
Вот он.
Щелкнув по её имени, прислоняю мобильник к уху, в нетерпении постукивая ногой по полу. Проходит уже гудков семь. Никто не берет трубку, но я продолжаю ждать.
Давай, Дениз. Ответь.
И она отвечает.
Гудки пропадают, в ухо я слышу дыхание, сонное мычание и вскакиваю с кровати:
— Дениз, это я, у меня не так много времени на разговор сейчас, но...
Пьяный голос, не принадлежавший хозяйке телефона, сообщает мне, что Дениз не хочет со мной разговаривать.
Первые секунд двадцать выпадаю в осадок с этого заявления. Ну ахуеть. Я десять часов плыл сюда к ней, чтобы  поцеловать, оттрахать, сказать всё, чего не сказал ранее и свалить с острова куда только пожелает, а она не хочет со мной разговаривать?! Стиснув зубы, успокаиваюсь так же быстро, как и закипел. Долбаеб. Я же звоню с мобильника отца, с Маркусом ясно, почему попиздеть за жизнь и по душам она не хочет. Лааадно.
Делаю глубокий терпеливый вдох и такой же выдох, вновь заговорив с бухой собеседницей, которую при встрече сверну шею, клянусь:
— Набуханная тупая пизда, кем бы ты не была для Дениз, пожалуйста, передай, сука, ей телефон.
Злобно прорычав слова потоком в сотовый папаши, дергаю желваками и на очередной ебически глупый вопрос незнакомой девки гаркаю еще громче:
— Я не Маркус Ривьеро, я Сет Ривьеро!
В трубке повисает молчание.
Я всё еще на связи — слышу, как эта свинота пыхтит на том конце, похоже соображая, как вести себя дальше и чего говорить.
Терпеливо жду, хотя молчание затянулось.
Сильно затянулось. У меня нет столько времени и банально жалко тратить его на какую-то ебанатку, а не Дениз.
— Ты там сдохла? Если нет, быстро передала сотовый Дениз.
Снова тишина, а потом я слышу голос.
Её.
И моё сердце делает в грудной клетке делает мощный кульбит. Блять. Как же я соскучился по ней.
— Дениз, ты меня слышишь? Она кричит в ответ слишком надрывно, что слышит и в разъяренном вопле приказывает отдать ей телефон, но пьяная девка-секретарь идёт в отказ, говоря Дениз, что она сама просила не давать моей сестре в пьяном состоянии сотовый и если ей позвонит отец — послать его вместо неё.
Ебвашубляяять.
— Я не отец Дениз, сколько повторять!
Сукаблять.
— Дениз, у меня нет ни связи, ни телефона. Завтра на два месяца я опять не буду иметь возможности связаться с тобой, — пока на том конце трубки идёт борьба за телефон, четко и громко проговариваю вещи, которые боюсь не успеть сказать, если связь по какой-то причине оборвется, — мне не говорят, куда ты уехала, потому скажи мне, где ты? Дениз?
Прикрыв второе ухо рукой, из диалога сестры удается расслышать только страну. Испания. Блять. Какой город, адрес? Далее слышу название университета и что-то о соседке по комнате. Уже лучше. Отлично.
— Я приеду за тобой, слышишь? По звукам, которые до меня доносятся, складывается ощущение, будто сотовый куда-то падает.
— Дениз, я люблю тебя. Не уверен, что последнюю фразу она расслышала.
Звонок на ней обрывается. В трубке звучат противные короткие гудки. Блять! Откинув сотовый отца на кровать, сажусь на край, наливаю себе виски, выпиваю содержимое бокала одним глотком, обреченно падаю рожей в подушки Дениз, вдыхаю её запах и вою про себя. Какого хуя я здесь, а ты в Испании?