Новость о разводе была воспринята куда лучше, чем ожидал. Во всяком случае искренне хочу верить, что мать под конец ужина не позовет меня для разноса тет-а-тет и не присядет на уши с темой "еще не поздно всё исправить". Вижу, как её подмывает возобновить разговор к обсуждению краха моего брака, но она сдерживает себя, лишь недовольно поджимает губы и сильнее, нежели того следует, стискивает пальцами столовые приборы, энергично разрезая ножом стейк. Женщина, угомонись. Я понимаю, что Саванну ты любила намного больше, чем я, но между нами всё. Отношения невозвратно оборваны, и так будет лучше в первую очередь для моей бывшей жены.
В целом, ужин проходит по типичному сценарию, когда за столом собираются исключительно члены семьи Скам: мать гневно бдит за Юпитер, одаривая говорящим взглядом на любую — самую безобидную колкость в мою сторону, даже если эта колкость затрагивает тему брака и спора, в котором она поспорила сама с собой. Браво. Не сиди мы за столом на нормальном семейном ужине, встал бы перед ней, похлопал в ладоши и демонстративно вытащил из бумажника двести баксов — сотню за выигрыш и сотню сверху за исполнение. Будь Сириус жив, уверен, давно либо приложил ладонь ко лбу с неебической тупости в нашем исполнении, отказавшись наблюдать, как показательно с ней выводим друг друга, выплескивая эмоции в привычной нам ненависти и провокации, подменяя в обоюдных перепалках невыраженные чувства теми, которые позволено показывать; либо как отец — попытался сменить тему разговора. Что глава семейства и делает, собственно. Вместо Сириуса отец сглаживает градус атмосферы за столом, пока я заинтересован другим повышением градуса — что сперва в бутылке, а вскоре оказывается и в бокале.
Нажраться за семейным ужином в планы не входило, но мне пиздец как тяжело сидеть с ней рядом бок о бок, чувствовать жар, исходящий от тела, вдыхать полной грудью запах, который сводит с ума и вообще спустя столько времени ощущать настолько близко и при этом ни на одну блядскую секунду не забывать, насколько же мы, сука, на самом деле друг от друга далеко. Были, есть и будем. Всегда. Потому что она — моя сестра, а я — её брат. Тоже навсегда. Будь оно проклято трижды, нахрен. 
Опрокинув в себя приличную порцию бурбона, дергаю желваками и кашляю в рукав, скосив глаза на ногу Юпитер, оказавшуюся там, где ей одновременно самое место и не место. Очередной ебучий парадокс. Очередная провокация, которая, чего уж кривить душой, заставляет мгновенно бурлить кровь в венах и гнать на бешеной скорости её приток от головы к члену. Сраная реакция организма осталось той же: что в двадцать лет хотел свою сестру, что сейчас.  Этот факт не секрет ни для меня, ни для нее. Потому так легко она играется и провоцирует, зная, что не сорвусь, сохраню титаническое терпение за нас двоих и оборву все первым. Вот только как всегда не будет больше. Заебало меня это наше — как всегда.
Откуда-то внутри поднимается мощнейшее желание ответить ей не на равных, нет. Распотрошить эмоционально и разорвать в клочья, сотворить с ней морально то, что сама осознанно и неосознанно творила со мной долгие годы.
— С каких пор тебя интересует моя работа? Вопросом на вопрос, ибо нехуй бить так прицельно туда, где у меня все рухнуло и где пока нет никаких идей, как вытащить свою тушу из-под завала гребанных рабочих проблем. Второй вопрос — также задан не просто так. Вслух не озвучиваю свои мысли, но взглядом передаю ей красноречивое "ах ты сука", когда опускаю одну ладонь на её ногу и сжимаю пальцами. Сильно, жестко и именно так, чтобы клеймить собой тело, оставив на нём свои отметины. Потому что заслужила — раз. Потому что я так хочу — два.
— Нью-Йорк. Хм, ну знаешь, ожидания превзошли реальность в разных отраслях и плоскостях,— провоцирую в её же игре, также посылая в мысли зерно, что за год с женой было много хорошего. Секс в том числе.
О чем говорят родители вообще не вслушиваюсь, рефлекторно поднимаю бокал, как отец толкает тост, неспешно отпиваю бурбон, облизываю губы и с усмешкой поглядываю на Юпитер, в открытую подавляя в глотке смех с пожелания матери скорее найти дочери избранника жизни и выйти замуж. Удачи. Это то же самое, что пожелать мне забыть её. Не-ре-аль-но.
— Хороший тост, как по мне, — обернув к ней голову, смещаю ладонь с колена выше к подолу платья, наслаждаясь с реакции её тела на меня. Глаз от неё не отвожу, пользуясь тем, что мать отвлеклась на телефонный звонок, а отец переписку в телефоне, внимательно изучаю лицо сестры и опускаю глаза с губ на грудь, удовлетворенный тем, что вижу. Веду себя рискованно, но не чувствую тем человеком, который шибком уж рискует сейчас. Дело касается работы, а в такие моменты для родителей окружающий мир перестает существовать и они отупело вообще ничего не замечают под своим носом. Много раз пользовался подобными моментами, зная, что даже если перепихнемся с ней в десяти метрах от них, когда заняты решением рабочих вопросов, вряд ли попадем под прицел, что обычно не косит и не сбоит у матери касательно Юпитер.
— Черт возьми, мне срочно нужно отъехать на час, — вернувшаяся мать сообщает примерно то же, что и отец, однако в отличие от главы семьи у нее намного больше сомнений на лице. Невооруженным глазом видны внутренние метания по поводу рискованной идеи оставлять нас в доме одних. Года три назад согласился с матерью не раздумывая и первым нашел предлог свалить из дома вместе, но конкретно сейчас — когда минутой ранее нагло сместил свою ладонь на внутреннюю сторону бедра Юпитер, прокладывая в касании себе путь выше, я не хочу придумывать причины для ухода. Слишком соскучился по ней и готов на все, лишь бы урвать еще немного касаний, взглядов и вздохов, прежде чем все вернется к привычному и осточертевшему "нельзя".
— Планов на вечер всё равно не строил. Так что давай я дождусь вас и как вернетесь — выпьем чай с десертом?
Отец радостный выходит из-за стола и зовет мать, говоря, что подбросит ее до работы. Однако женщина семейства Скам не спешит уходить и я примерно минуту наблюдаю за её немым разговором Юпитер, сдерживая улыбку, в которой дергаются губы от закатывания глаз сестры. Что-то за годы не меняется. И это приятно видеть.
Их голоса отдаляются, слух улавливает дверной хлопок, рев двигателя, и как только воцаряется тишина, я без колебаний корпусом оборачиваюсь к сестре, второй рукой подцепляю стул, на котором сидит, и с силой тяну на себя, слыша характерный скрип металлических ножек об пол. Столкновение её стула о мой выходит сильным, но мне так плевать. Не дав сообразить, или что-то предпринять в ответ, разворачиваю за все ту же ножку стул Юпитер к себе, чтобы в итоге она оказалась лицом ко мне, краем глаза увидев, как от сближения и столкновения теперь полностью обвивает мое тело своей ногой, да и сама находится близко. Именно то, что нужно.
— Чего ещё хочешь у меня спросить, или сказать? — задрав её платье выше, оглаживаю ладонью бедра и зад, проговаривая свои фразы шепотом в шею, которой слегка касаюсь губами, оставляя невесомые поцелуи, которые, знаю, выводили её из равновесия и сбивали к хренам дыхание, заставляя пульс стучать в голове набатом.
— Лишних ушей здесь   больше нет, не сдерживайся, удиви меня — издав смешок ей в скулу, провожу теперь языком по шее, сменив легкие поцелуи на такие же покусывания. Где-то на подкорке сознания маячит напоминание, что мне следует себя контролировать, быть из нас двоих самым здравомыслящим, но опять же — так посрать на это. Никогда ещё из нас именно я не заходил слишком далеко и считаю пора изменить подобное недоразумение и сравнять наш с ней негласный счет по "провоцированию" друг друга.

В голове бегущей строкой мелькает мысль, что все происходящее между нами — до одурения неправильно. Было тогда и  сейчас. Ни на минуту не забываю, кто мы друг другу, черт возьми, вбивая хрен знает какой раз себе установку полагаться на здравый смысл, а не собственные ощущения и чувства, выбивающие из равновесия. Титанический усилий стоит не поддаваться своим эмоциями, которые всегда были ахринеть какими правильными, в неправильное время, место и социальной роли.
Давно пора признаться, что для меня: правильно быть так близко друг к другу. Трогать. Ощущать. Дышать. Обладать. Последняя мысль находит такой ебейший отклик внутри, что руки мгновенно соскальзывают  с ее поясницы ниже, оглаживая зад. Сестер так не обнимаю, сестер не хотят, обычно сестры воспринимаются как сестры, но хуй его знает, как там у других семей.
У нас не так. Никогда не будет правильно. Так и смысл тогда бороться и сопротивляться? Знаю и помню, что из нас двоих сдерживаюсь всегда я, но мне отведенная роль порядком настопиздела. 
Впервые не делаю ровным счетом нихрена из тех вариаций действий, какие мне обычно присуще. Лишь смотрю на нее, погружая в себя, долго, не моргая и, кажется, не дыша от касаний и поцелуев в районе шеи и ниже. Блять. Я чувствую, как ведет от нее и вижу, что ведет не одного, потому что она дышит так же рвано, короткими вдохами-выдохами через рот. Просто блять.
Мысли опережают действия. Сам не понимаю, в какой момент издаю тихий рык и жадно глотаю воздух, теряя последние остатки самообладания, когда она своим языком проходится по нижней губе, покусывает, сминает и просит дать в ответ большего.
Но я не отвечаю, смакую момент, ладонями оглаживаю зад, сжимаю его  и снова скольжу по ее телу пальцами — вверх, вниз, вверх, вниз. Медленно, неспешно, придвигая её к себе ближе настолько, чтобы вжать уже в себя и оставить себе.
— Меня затрахало сдерживаться, — звучит как исповедь, блять, хриплая и торопливая, как будто я спешу сказать обо всем потоком, не желая передумать. Но факт остается фактом. Меня это достало. Ахринеть как достало, потому дальше не поясняю — какого хрена столько сдерживался вообще — крепко прижимаюсь губами к губам, полностью лишая воздуха и себя, и ее. Просто вмазался в приоткрытый рот, будто кто-то из нас передумает и все оборвет,  а потом разомкнул ее губы языком, скользнув во влажный, горячий рот. Останавливаться не думаю. Ни на секунду, блять. Чувствую, как от всего внутри лихорадит и потряхивает. Так сильно. Так, блять, невероятно сильно и агрессивно, что все невысказанные, подавляемые и ощущаемые эмоции выплескиваю в действиях, пальцами руки зарываясь в ее волосы, а губами и ртом натурально трахаю её губы языком, до дрожи испытывая нихуевый экстаз.
Ни одно дрочево с мыслями о ней не идёт в сравнение с реальностью. Целовать её вживую намного лучше. Нихуя больше не получится сдерживаться. Былой самоконтроль феерически и фатально стерся. 
Захотелось усмехнуться в поцелуй и создать что-нибудь провокационное, но не было возможности говорить, да и желания прерываться, если честно. Обвиваю рукой её тело, вдавливая в себя до той степени, когда хрен разберешь, где стучит собственное сердце, а где — её. Ладони болезненно вжимаются в талию, спускаются жадно ниже, подхватывают её под задницу и позволяют обвить голыми ногами. Голыми, потому что задрал давно подол ее платья, собрав ошметки ткани в районе живота. Сдвинул ненавистные тряпки с четким желанием касаться её голой кожи. Только так и не иначе.
Хрен знает, сколько прошло времени, все стерлось. Ушло на второй план. До слуха всё чаще долетали женские тихи стоны, в особенности когда я углубленно исследовал ее рот губами, проталкивал язык глубже и злее, грубо шарил у нее во рту и прикусывал нижнюю губу, желая зарычать от осознания, что, сука, зря столько стопорил себя и её. Зря, блять, потому что ничерта с годами не изменилось. Я все также сильно хочу её. Для себя, себе и в себя.
— Знаешь..., — начало фразы перебивает собачий лай и громкий смех, оглушающий и парализующий. Откуда-то сбоку — за забором и нашими спинами, заставляя меня разорвать поцелуй и откинуть голову назад. Нас не видели, но снова прервали.
И как же меня затрахало это. Прятаться. Осматриваться. Озираться. Задвигать чувства и желания глубоко в глотку, сквозь сцепленные зубы подавляя порывы злости и ярости.
— Слезай, — не просьба — приказ.
Вот только зол я не на нее и даже не на себя. Больше на обстоятельства и рамки, которые сковывают нас, лишая возможности дышать свободно.
— Давай быстрее, — устав ждать, когда придет в себя и слезет с моих колен, вновь подхватываю ладонями сестру за зад и поднимаюсь вместе с ней. С край стола отодвигаю всю посуду, придавливаю её к столу и отхожу в сторону, хватая Юпитер цепкой хваткой за запястье.
Без пояснений тащу за собой с заднего двора в дом, думаю снова быстрее, чем шагаю, да даже быстрее, чем она успевает семенить за мной ногами, чуть замедляя шаг, как наши фигуры скрываются в тени массивных стен, пряча от чужих глаз и ушей.
На развороте между гостиной и столовой, одергиваю сестру и прибиваю к ближайшей стене, медленно походя к ней вплотную и еле сдерживаясь от испытываемого дежавю. Похоже вжимать во все плоские поверхности становится у меня нездоровой привычкой.
— Когда мы переступим единственную черту, сдерживающую нас все эти годы — пути обратно не будет, ты осознаешь это? Именно "когда". В нашей ситуации не подразумеваю никаикх "если". Поцелуй минутой ранее на заднем дворе прямое тому подтверждение. Какое, нахрен, может быть "если", когда мы открыто чуть не трахнулись.
— Меня не устроит то, что есть между нами сейчас, потому что уже не смогу забыть, от чего отказываюсь и теряю. Знаешь, я до сих пор ненавижу тебя. Ненавижу так сильно за твою взбалмошность, легкомыслие и импульсивность. Меня до дрожи бесит, как ты бездумно плывешь на волнах собственных чувств, не заботишься о последствиях и своими действиями подталкивает меня быть тем, кто никогда об этих последствия не забывает, тек, кто обязан наплевать на свои эмоции и вспомнить, какого хрена мы делаем
Перекрыв ей пути к бегству и отступлению, упираюсь двумя ладонями в стену, нависая над ней.
— Но знаешь, я устал от этой роли. Мне осточертело каждый раз держать самоконтроль над собой, а тебя на расстоянии, когда хочу совершенного иного.

Лгу? Я? Нихуя подобного. Перед собой я честен всегда — раз. Не имею права говорить вслух то, о чем думаю и чего хочу, потому что обратного пути после сказанного не будет — два. Из-за всего бешусь. Про себя.
Испытываю порыв проораться на неё, высказать всё как есть, однако не говорю ни слова. Тяжело дышу, потрошу взглядом, прикрываю на секунду глаза и выдыхаю, мгновенно взяв контроль над собой и потушив фитиль эмоций, готовый подорвать тонны тротила, который годами ношу внутри себя. Отправляю тоже им себя, в большей степени. В меньшей — её и ебучий социум со своим "нельзя". Хотя для меня она тоже далеко не кислород, питающий легкие. Больше угарный газ: токсичный и убивающий, не только физически, но и морально.
— Мои шлюхи — это мои шлюхи, — на одном дыхании выпаливаю раздражение, не двигаясь от неё никуда, — займись своей жизнью и отвали от меня.
Стратегия держать её на расстоянии, морально бить и отталкивать — работает хреново. Заметил и понял это давно, хотя манеру поведения не сменил, всё еще надеясь, что возненавидит, вспылит, обидится и отстранится раньше, чем сорвусь; перестанет мельтешить перед глазами каждый день и возбуждать. Фантазию. Меня. Перестанет подпитывать бунтаря во мне, чьё терпение оставляет желать лучшего.
— Ты сегодня решила пробить дно своей логикой? — девчачий и такой родной смех сбивает с мысли, сковывает глотку и  вызывает приятное чувство тепла, расползающееся табуном мурашек по спине. Блять. К такому готов не был. Мне нравится ее смех, даже вызванный не положительными эмоциями и не из-за счастливого момента, мне нравится она. Мне все, сука, в ней нравится. Пиздец как тяжело транслировать искреннее раздражение и придерживаться своей шаблонной манеры поведения когда она такая...
На мгновение теряюсь, сбиваюсь с мысли, хотя виду не подаю, рефлекторно или по привычке маскируя внешнюю растерянность за ядовитым сарказмом:
— Я не бегаю. Ни за кем,— самоуверенно усмехаюсь в лицо, стараясь не реагировать на касания своего тела к её. Потому что всегда действуют одинаково, стирая в башке все границы и яростно подсовывая мысли послать самоконтроль к большим хренам. Повестись на провокации Юпитер из такого тупого "а хули нет" и желания увидеть, куда заведут последствия. Всегда был практиком больше, нежели теоретиком. Здесь инстинктивные порывы не  удивительны, которые сдерживаю с божей помощью. Не иначе.
— Мне не нужно... Хлесткий поток обрывает её обезоруживающее и отчаянное "не хочу я быть твоей сестрой". Набор слов из букв, который в голове гремит сродни атомному взрыву. Слышу оглушающую тишину, которая стоит в ушах первые секунд тридцать, пока я осознаю важность признания. Задерживаю опасный взгляд на её губах, всего на блядскую секунду, прежде чем осознаю, какого хрена делаю. Блядь.
Гамма эмоций бушует адовая, после сказанного не получается игнорировать то, как сексуально смотрит на меня в ответ, прерывисто дышит одним воздухом, поднимая внутри цунами из чувств к опасному уровню.
Нельзя оставаться наедине. Иначе пизда всему. Я сорвусь.
Надо валить быстрее, потому что меня физически бросает в дрожь от того, что она просто рядом.
— Мне кристально срать на твои желания и на тебя саму, со своими чувствами и "хочу" разбирайся сама, меня всё устраивает, — твердо и резко выплевывая фразу за фразой, одариваю ее максимально колючим и холодным взглядом, концентрируя мысли не на смысле того, о чем говорю, а своих собственных воспоминаниях, вытаскивая из памяти все причины, почему, мать твою, нам нельзя выходить за роли брат-сестра.
Убрав ладонь с ее волос и шеи, отталкиваю от себя и разворачиваюсь спиной, уверенно покидая кухню и не оборачиваясь вслед. Потому что если увижу эмоции — не смогу уйти вот так равнодушно. Поведусь. Откроюсь. Скажу больше, чем нужно.
В свою спальню практически влетаю, хлопаю дверью и меряю комнату тяжелыми шагами, на третьем раскурив сигарету и жадно втянув легкие в дым. Градус возбуждения в крови зашкаливает, в воздухе вместе с сигаретным дымом витает неудовлетворённость.
Закипающую злость на самого себя чувствую в каждой клетке тела, пытаясь избавиться от нее жадными затяжками.
Последний месяц и я уеду отсюда. Забуду. Перекиплю. Заткну глубоко в себя опасные эмоции.
В комнате стоит тишина, в мыслях хаос, в теле напряжение, что ощущаю сильнее с хлопком входной двери.
Блять, она же не свалила из дома на ночь глядя хуй пойми куда?
секунда. Осознание и вот ноги несут из комнаты, ладони предательски подрагивают от гнева и волнения, не давая раскурить новую сигарету на ходу из-за того, что пальцы не попадают по колесику зажигалки и "чиркают" мимо. Я искренне надеюсь, что она дома, что сегодня не повторится история трехлетней давности, однако чем ближе подхожу к кухне, тем меньше остается веры в её благоразумие.

С сигаретным дымом выдыхаю свое раздражение, делаю очередную жадную затяжку, насрав, что пепел сыпется на пол дорогого паркета, когда громко хлопаю дверьми  и раздраженный выхожу  из комнат дома, которые осматриваю со скоростью света. На нашем этаже пусто. На первом пусто. На заднем дворе — тоже, сука, пусто. Её нет нигде.
Дура. Какая же, блять дура. Зубами практически в порошок крошу нечастный фильтр, выплевываю сигарету изо рта куда-то на клумбы матери, схватив ключи от тачки, мобильник и накинув на себя кожаную куртку буквально за минутную. На улице прохладно, на что посрать. Темно, на что не посрать. Потому что, блять, каким куриным мозгом нужно было додуматься одной переться в ночь хуй пойми куда?
пав в салон авто, не глядя сдаю назад и под рев двигателя срываюсь с места, из-за клокочущей в груди ярости — водитель сейчас так себе: рулю нихрена не плавно и не особо слежу за дорогой, подрезая тех, кто непонятно на кой черт купил себе тачку, если не жмут из нее максимум и ползут со скоростью пьяного пешехода.
Вообще когда зол — стиль вождения соответствующий, но конкретно в данный порыв я в бешенстве от ее тупого решения. Безответственности, гонора, эмоций и еще овер дохуя причин, позволяющих мне сжимать сильнее ладонями руль, а педаль газа давить агрессивно в пол.